Гл. 19. Ретровзгляд в будущее
ЧЁРНЫЕ ТУЧИ НАД РОДИНОЙ
![]() Утро двадцать второго июня 1941 было ясное и солнечное. В шесть часов по радио прозвучало:
![]() …С добрым утром, добрым утром
![]() и хорошим днём…
![]() Ленинград проснулся, зазвенели трамваи, запели клаксоны автомобилей.
Ничто не предвещало грозы.
Но перед двенадцатью часами по радио прозвучало объявление: …в двенадцать часов слушайте правительственное сообщение…
В двенадцать часов из уличных репродукторов прозвучал голос Молотова:
![]() - …Германия, не объявляя войны, напала на Советский Союз, бомбила Брест…и другие города… враг будет разбит! Победа будет за нами!…
![]() Я поехал на завод ГОМЗ. Там собирался митинг. Первым выступил начальник планового отдела Брусиловский. Он повторил речь Молотова и закончил речь словами:
![]() - Враг будет разбит! Победа будет за нами!
![]() Мы были ошеломлены. Как же так, до этого все средства массовой информации твердили, что будем бить врага на его территории, если он нападет на нас. А реально напавший на нас враг бомбит нашу страну! Ну, значит, наш ответ будет адекватным. Наши истребители отгонят чужеземцев, а наши бомбардировщики нанесут превосходящий удар!
Так думал я и многие люди Советского Союза. Все с нетерпением ждали сообщений об этом.
Но сообщения становились всё более удручающими. Слышали их только из уличных рупоров, радиоприёмники были отобраны. Из рупоров раздавался голос Левитана:
![]() - От Советского Информбюро. Сегодня, после упорных тяжелых боёв оставлены…
![]() В тылу страны, в том числе и Ленинграде, началось формирование добровольных народных дружин (ДНО). В них записывались все работающие совершеннолетние жители города. Сформированные дружины проходили военную подготовку и немедленно отправлялись на фронты. Чаще всего не все дружинники получали оружие, На десятерых доставалась одна винтовка.
Остальные должны были обеспечивать себя оружием за счет убитых, имевших его. Вот как формировалась ДНО Малого Оперного театра, в котором работали моя сестра Мария Александровна и её муж, артист хора, Александров Алексей Николаевич. В ДНО записались все работники театра, в том числе супруги Александровы.
Алексей Николаевич страдал многочисленными хроническими болезнями, в том числе деформирующим артрозом. Руки и ноги его были деформированы болезнью, и он носил ортопедическую обувь.
Рано утром ДНО Малого Оперного театра собралось на Невском проспекте у Александро-Невской лавры. Пришли туда и супруги Александровы. Алексею Николаевичу дали винтовку, и он пытался положить её, как и все, на плечо, но это ему не удавалось.
Тогда Мария Александровна взяла у него винтовку и понесла её сама, но тоже неумело, штыком, к счастью примкнутым, она касалась плеча, либо спины впереди идущего, мешала держать шаг, нарушала строй. Так они дошли до дома номер шестьдесят пять, в котором жили Александровы, и остановились, чтобы поправить строй.
Командир отобрал у Марии Александровны винтовку, а её и Алексея Николаевича исключили из ДНО и отправили домой.
На ГОМЗе также шла запись в ДНО. Я записался у секретаря комитета комсомола Семёнова и ждал сбора и отправки на боевые участки фронта. Но на меня, наряду с другими специалистами, оформили так называемую "бронь", и я продолжал днём работать, а после работы шёл на военные занятия.
![]() По мере приближения немцев к Пскову меня направили рыть окопы на подступах к Луге. Стояла жаркая погода, а я попил кислого молока и заболел, и меня отправили домой. Мама вызвала на дом врача, он прописал мне бактериофаг, от которого я стал поправляться.
К тому времени немцы подошли уже к окраинам Ленинграда, и меня направляли рыть окопы и строить укрепления под Ижоры, на Ржевку и рыть крутой обрыв вдоль железной дороги между Кушелевкой и Пискарёвкой перед станцией Пискарёвка. При этом снимали всех работоспособных работников конструкторского отдела и заводоуправления.
А внутри завода шёл демонтаж оборудования, подготовка его к отправке в восточные районы страны, погрузка его в товарные вагоны и платформы. Работали быстро и слаженно, не задерживая поданных железнодорожных платформ и вагонов. Бригада такелажников во главе с бригадиром Ястребовым грузили тяжелые расточные станки на платформы.
Одновременно в городе формировали пассажирские поезда с детьми в безопасные районы страны, к сожалению, не всегда удачно, часто немцы бомбили эти поезда. Эвакуировались также учреждения города.
Малый оперный театр готовился к эвакуации в Оренбург. Я помогал Александровым грузить на газогенераторную машину разнообразное их имущество, которое они брали с собой в Оренбург.
Дальновидные жители города запасались продовольствием и опустошали продовольственные магазины. Началась паника. Молотов по этому поводу выступил по радио и заявил, что в стране достаточно продовольствия , продовольственные карточки вводиться не будут, а перебои со снабжением продовольствием временные из за недостатка транспорта в военное время.
Моя мама тоже пыталась кое-что купить про запас, стояла в длинных очередях.
Я посоветовал ей не мучиться в очередях и объяснил, что недостаток продовольствия, как заявил Молотов, вызван временными трудностями.
Мама согласилась со мной и успокоилась.
![]() Я продолжал работать на заводе, заменяя отсутствующих сотрудников лаборатории, уехавших с эшелонами в Казань, куда эвакуировался ГОМЗ, либо призванных в армию. С первого
сентября начались нормальные занятия в институте, и я после работы ехал на занятия. Иногда во время занятий по городу объявлялась воздушная тревога, но занятия продолжались без перерыва и заканчивались после отбоя.
Героические лётчики, чтобы не допустить немецкие самолёты в небо над Ленинградом, шли даже на таран. Но 8 сентября 1941 немецким бомбардировщикам удалось прорвать воздушную оборону Ленинграда, и они бомбили Бадаевские склады.
В этот день наша группа занималась в аудитории на четвёртом этаже старого корпуса. Окна аудитории открывали вид города в сторону канала Грибоедова.
Был перерыв между уроками, когда объявили воздушную тревогу. Кто то крикнул:
![]() - Смотрите! - Все подбежали к окнам. В этот момент донесся грохот взрыва. Над домами на линии горизонта стала расти черная туча, а по ней ползли облака белого дыма, взмывая белыми клубами на фоне черной тучи.
![]() - Где это? - Спрашивали наблюдавшие клубы белого дыма.
![]() - Там Бадаевские склады! - прозвучал чей-то ответ. Да, это горели Бадаевские склады, где хранились основные продовольственные запасы Ленинграда.
![]() Это горели жизни многих из нас! - как это потом подтвердилось.
Многие жители Ленинграда умерли потом от голода.
После восьмого сентября в Ленинграде ввели продовольственные карточки. Они представляли собой полотнища с множеством отрывных талонов на все виды выдаваемых продовольственных товаров: хлеба, сахара, круп, макарон, чая, масла "животного" и растительного, мяса. На талонах были напечатаны вид и масса (вес) в граммах по десять, либо по двадцать граммов.
По карточкам служащим, "иждивенцам" и детям полагалась в сутки: хлеба ржаного двести граммов, хлеба белого на детские карточки дести граммов.
В магазинах ещё можно было купить свободно без карточек консервы с крабами по шесть рублей за банку. Но колбаса отпускалась по талонам на мясо. В столовых за обед вырезали эти талоны в зависимости от заказанных блюд, за первое блюдо с макаронными изделиями или с крупой - по десять граммов, за макароны и каши - по двадцать граммов за порцию и десять граммов за масло.
Вся эта сложная нормировка соблюдалась под жестким контролем и вызывала озабоченность жителей города - как выжить при этих нормах снабжения.
В октябре месяце эти нормы уменьшились, и не все талоны отоваривались.
Возникли очереди уже за нормированными продуктами. Очереди занимали ещё ночью, до окончания комендантского часа. Люди прятались в тёмных переулках, там образовывалась очередь за хлебом или другими продуктами. На руке чернильным карандашом записывался номер очереди.
К открытию магазина или ларька подходили люди, занявшие очередь ночью, и выстраивались цепочкой согласно номерам, написанным на руках. Тем не менее, возле входных дверей или у окошка ларька возникала давка и скопление людей, не занимавших очереди, но пытающихся получить товар. В одной из таких очередей я стоял за хлебом.
Очередь я занял ещё до пяти часов утра. После окончания комендантского часа занявшие очередь подошли к ларьку, ожидая его открытия. У меня был третий номер, и я быстро получил свою норму хлеба.
Но к этому времени у окошка ларька образовалась такая толпа мужчин и женщин, стремящихся без очереди получить свой хлеб, до того как он закончится в ларьке, что отойти от ларька и пробиться сквозь толпу удалось с величайшими усилиями. Когда я всё-таки пробился, то еле держался на ногах.
![]() Немцы продолжали бомбить Ленинград. Кроме того, они установили на Пулковских высотах дальнобойные орудия и обстреливали центр города, Невский проспект. Больше страдала четная его сторона. На стене дома номер четырнадцать по Невскому проспекту была сделана масляной краской надпись, сохранившаяся по сей день: "При артиллерийском обстреле эта сторона наиболее опасна".
Дом на Фаянсовой улице, где мы жили, находился рядом с железобетонной эстакадой, по которой шли поезда на мост через Неву, и мог быть разрушен при бомбардировке эстакады немецкими самолётами. Поэтому по моей просьбе завод предоставил мне комнату в заводском доме на Объездной улице, ныне улице Орбели.
Для переселения в предоставленную комнату нужно было проехать почти через весь город с мебелью, другим имуществом. Найти для этого транспорт не было возможности.
Поэтому у дворника одного из домов на Невском мы одолжили большую двухколёсную тележку, прикатили её на Фаянсовую улицу и погрузили на неё почти всё наше скромное имущество: книжный шкаф, обеденный стол, стулья, зимнюю одежду, носильные вещи и бельё и даже заполнили шкаф остатками дров.
Эту сверх меры нагруженную тележку мы с мамой покатили по Шлиссельбургскому, Невскому и Литейному проспектам, через Литейный мост, по Лесному, первому Муринскому проспектам, проспекту Карла Маркса до Торжковской улицы. Здесь мы остановились у булочной. Я выбился из сил и чувствовал, что надо подкрепиться. Мама зашла в булочную и выкупила часть хлебного пайка.
Я съел кусок хлеба и, после непродолжительного отдыха, почувствовал прилив сил, Мы покатили тележку дальше, преодолев подъём по склону до Новороссийской улицы, по которой продолжали путь дальше. Повернув налево, мы вышли через промежуточные улицы на Объездную улицу и достигли дома, в котором была квартира с предоставленной нам комнатой.
Мы разгрузили тележку и перетаскали привезенное имущество в нашу теперь комнату, расставили по местам мебель и вещи. Я покатил пустую тележку обратно на Невский, как мы договорились с дворником. Мама осталась осматривать комнату, знакомиться с соседями. Те оказались любезными и общительными.
Они рассказали, что в комнате жил сборщик- механик завода ГОМЗ Леонов, который эвакуировался вместе с заводом в Казань, забрав с собой все вещи, и оставил лишь громоздкие предметы мебели: шкаф, диван и деревянную кровать. Вернув тележку дворнику, к вечеру я, уставший, на трамвае приехал "домой". Этим домом стала теперь наша комната.
Я осмотрел наш новый "дом". Комната была небольшой, но уютной, с одним окном, выходившим на запад. По сравнению с нашей прежней комнатой на Фаянсовой улице площадью в шесть квадратных метров она казалась просторной.
Мама к этому времени приготовила на скорую руку ужин. Мы поужинали и легли спать на новом месте. Уставшие за день, мы быстро уснули.
![]() На следующий день был выходной и на заводе и в институте. И как раз кстати. С утра болели мышцы ног и рук. Я с удивлением осознал, каких больших усилий потребовал наш переезд на новое место жительства. Мы проделали с нагруженной тележкой путь, равный половине длины трамвайного маршрута.
Я подсчитал: мы прошли тридцать три трамвайные остановки, если считать мерой расстояние между двумя остановками, толкая перед собой руками тяжело нагруженную тележку. Откуда взялись силы для этого?
На заводе я выполнял напряженную работу по изучению и обмеру трофейной техники и продолжал по вечерам ходить на занятия в институт. Возвращаясь поздно вечером домой, чаще всего пешком, я выбирал более короткий путь, через парк Лесотехнической академии, так как ощущал день ото дня возрастающую усталость в ногах.
В ноябре нормы выдачи хлеба сократились до ста двадцати пяти граммов в сутки, а выдача других продуктов фактически прекратилась. Люди разным путем пытались добыть что-нибудь съедобное.
Добывали кормовую дуранду, варили кисель из столярного клея, у кого он был, варили кожаные ремни, ходили на уже убранные картофельные поля и перекапывали их в поисках оставшихся в земле клубней, ловили и забивали на мясо кошек и бездомных собак. После выпадения первого снега искали семена лип на снегу в парках и скверах, где росли липы.
Я ходил на совхозные поля, но нашёл только капустное убранное поле. Нарубил торчавших из земли одеревеневших кочерыжек, в которых мало что осталось съедобного. Собирал также семена лип на снегу, пока не растаял первый выпавший снег. Но проку от всего этого было мало.
Никаких других источников продовольствия я не находил
Моя мама, опасаясь разрушения дома в случае попадания бомбы в рядом расположенную эстакаду, ещё до нашего переезда на Объездную улицу выехала в пригородный посёлок Клиново, где жили моя сестра Валя с мужем и дочкой Галей. Но через несколько дней немцы заняли Урицк, Лигово и Клиново. Мама вместе с дочерью Валей и внучкой Галей оказались за линией фронта.
Меня охватило отчаяние. Как выручить сестру и мать из окружения?
К счастью, муж Вали Николай Егоров работал в городе и не попал в окружение. Хорошо зная места, где проходила линия фронта, он сумел вывести из окружения свою семью и мою маму. Временно они поселились в нашей комнате в доме на Фаянсовой улице. Потом мужу Вали взамен жилой площади в Клиново дали комнату в доме на Кутузовской набережной, куда они и переехали.
В доме на Объездной улице мама не опасалась бомбардировки, её больше беспокоило ухудшение снабжения. Нормированных продуктов на всех жителей города не хватало, и поэтому люди занимали очереди за продовольствием ночью, еще до окончания комендантского часа, чтобы успеть получить продукт до того, пока он кончится. Я старался отоварить все талоны на наших карточках.
Поэтому я все карточки носил с собой, чтобы иметь возможность отоварить их, когда встретится в магазине или ларьке нужный продукт. Мясо я отоваривал в столовой завода, когда в меню были котлеты с гарниром. Гарнир я съедал, а котлеты приносил для маленькой Гали, пока она жила у нас. Но всё чаще гарниром были соленые помидоры, которые не утоляли голод.
![]() По почте пришёл солдатский треугольничек от моего брата Коли. Он сообщал, что, раненый, лежит в госпитале на Литейном ( больнице имени Куйбышева).
Мы с мамой поспешили навестить Колю. Мама собрала "гостинцев" для передачи, мы оделись и пошли до проспекта Энгельса, чтобы на трамвае доехать до больницы им. Куйбышева. Но трамваи в Ленинграде с этого дня перестали ходить из за недостатка электроэнергии. Пешком же мы были не в состоянии пройти путь до госпиталя.
Страшно огорченные, мы вернулись домой. Мама проплакала остаток дня, а Колю после поправки вновь отправили на фронт в свою боевую часть.
С этого дня прекратились и вечерние занятия в институте. А сам институт эвакуировался в Кисловодск, а когда немцы подошли к Кисловодску - в Сибирь.
Теперь я ходил только на завод пешком, шагая скользящим шагом: так идти было легче. В цехах и отделах можно было без карточек выпить горячего дрожжевого супа или кипятка. Потребление дрожжевого супа временно приглушало чувство голода, но от долгого его потребления человек начинал пухнуть, и у него развивалась водянка.
Отощавшие от голода люди очень зябли, и кипяток позволял людям хотя бы согреться, но избыток жидкости также вызывал отеки и сердечные заболевания. Многие ленинградцы умерли не столько от голода, но от его последствий.
В ноябре месяце иногда выпадал снег. Для расчистки улиц и дорог Иван Алексеевич Шошин, ставший начальником конструкторского отдела ГОМЗа, после эвакуации в Казань основной его части, посылал всех оставшихся сотрудников отдела, кого можно было освободить без ущерба для работы, на расчистку снега с оздоровительной целью.
Нахождение на чистом воздухе помогало голодному человеку легче перенести голод. А воздух осенью 1941 стал значительно чище из-за сокращения числа автомобилей, особенно с бензиновыми двигателями и переходом их на газогенераторные двигатели.
После эвакуации большей части сотрудников отдела в Казань в его состав были переведены оставшиеся двадцать восемь сотрудников 22 НИИ. Работы для них в отделе было мало, и их Шошин в первую очередь направлял на уборку снега.
Моя работа на заводе не была закончена, и я каждый день пешком ходил на завод.
Ходить на работу и возвращаться домой туда и обратно пешком становилось всё труднее. У меня началось прогрессирующее похудание, и я настолько похудел, что когда я в конце ноября зашел в парикмахерскую побриться, меня отказались брить, боясь порезать кожу лица из-за выступающих костей лица.
![]() Девятого декабря в Ленинграде выпал сильный снег и образовались небольшие сугробы. Идти скользящим шагом стало трудно. Я с трудом, сильно уставший, дошёл до завода. Но с этого дня отключили ток, и завод не работал. Можно было идти домой, но сил не было. Я пошел в механический цех, попил там дрожжевого супа и направился домой.
Когда я вышел на Чугунную улицу и прошел немного, мои ноги перестали слушаться… Левая нога двигалась, а правая оставалась на месте, и я крутился на месте вокруг себя, вместо того, чтобы идти. Я прислонялся к столбу или к стенке забора и отдыхал, потом ковылял дальше. Иногда я падал, мне помогали подняться и я "шел" дальше.
Так я добрался до булочной на пересечении Торжковской улицы и проспекта Энгельса. Здесь я зашёл в булочную и оставался в ней до закрытия. Из булочной меня вывел милиционер и привел в какую-то контору, где топилась печурка, и я остался там в полузабытьи до утра.
Ночью в контору заходили дворники, милиционеры о чем-то говорили, в частности, о том, что упавшую лошадь зарезали и растащили по частям какие-то люди.
Утром следующего дня милиционер привёл меня домой к радости и горю матери: я потерял все документы и продовольственные карточки.
Удар судьбы был смертельный и для меня и для матери.
Я это понял сразу, когда обнаружил пустой карман, в котором носил бумажник с документами и карточками. Привычка носить карточки обернулась бедой.
Мама не закричала, не заохала, но молча пошла на кухню, разогрела мой жиденький супчик, оставшийся с вечера и подала мне на стол.
![]() - Поешь, ты голоден, вчера не ужинал, - заговорила она, заглядывая мне в глаза.
![]() У меня же отчаяние и мысль, что смерть неизбежна, затмило чувство голода: - Зачем есть, лучше я оставлю свою долю матери, может, её удастся спасти.
![]() - Что-то не хочу есть - сказал я, опуская глаза.
![]() - Что ты задумал? - закричала она, - ты меня не спасёшь этим.
![]() Я понял, что мама разгадала мои мысли, и съел свой суп.
![]() - А дальше что? - подумал я, и меня охватило, нет, не чувство жалости, но обиды за то, что я так бесполезно теряю жизнь. И я решил написать рапорт с просьбой снять с меня "бронь", так как она меня не спасёт от голодной смерти. Я взял лист бумаги и стал писать:
![]() В ВОЕНКОМАТ ВЫБОРГСКОГО РАЙОНА
![]() РАПОРТ
![]() Я, военнообязанный, имеющий бронь, от голода настолько ослаб, что девятого декабря сего года с работы не мог сам дойти до своего дома, ночь провел в дежурном помещении на Торжковской улице, и только десятого декабря сего года дежурный милиционер привёл меня домой.
В пути я часто падал и потерял документы и продовольственные карточки свои и своей матери. Нам грозит неминуемая голодная смерть. Мне жаль бесполезно терять свою жизнь. Поэтому прошу снять с меня бронь и призвать в армию. Если я своим телом смогу хотя бы заслонить здорового бойца, и то от этого будет польза. Прошу не отказать в моей просьбе.
![]() Сухопаров Серафим Александрович.
![]() Это письмо я попросил маму отнести в военкомат Выборгского района. Но она то ли по ошибке, то ли преднамеренно передала его в Военный стол завода. Неожиданно десятого декабря к нам прибыл Иван Алексеевич Шошин. Он привез нам несколько ломтиков хлеба, сказав, что это собрали сотрудники отдела.
Он пообещал завтра снова приехать за мной и поместить меня в реабилитационное отделение гомзовской больницы.
И, действительно, на следующий день Иван Алексеевич приехал к нам на газогенераторном автомобиле и велел собираться в больницу. В реабилитационное отделение принимали с продовольственными карточками.
Но у меня их не было, и меня приняли без карточек. Чьё высокое распоряжение преодолело все формальности? Этого я не узнал.
В больнице ко мне отнеслись предельно внимательно. Хотя меня привели уже после завтрака, меня накормили. Как в мирное время, на завтрак дали рисовую кашу, сладкий чай, ломтик булки и кусочек сливочного масла, который я мог распорядиться по-своему - либо положить в кашу, либо намазать на булку.
В два часа дня был обед из трех блюд: рисовый суп, картофельное пюре с котлеткой и компот из сухофруктов. Как в санатории!
В первый день в больнице я был лежачим больным, и мне еду приносили на подносе в палату. Во второй день в столовую я ходил сам. После завтрака я пошёл прогуляться по коридору. Но меня так качнуло, что я ударился головой о стену коридора. Я присел на ближайшее откидывающееся сиденье и стал слушать трансляцию.
В это время передавали важное сообщение из Москвы:
--От советского информбюро… шестого декабря после напряженных кровопролитных боёв под Москвой были разгромлены немецкие войска и освобождены города… (шло перечисление освобожденных городов) … наступление Советских войск продолжается!
Это сообщение подействовало на меня лучше всякого лекарства. Значит, погнали немцев из России! Три дня, проведённые в больнице, и сообщения о наших победах подействовали на меня очень благоприятно.
В конце третьего дня ко мне в палату зашёл Иван Алексеевич Шошин, поинтересовался моим самочувствием и сообщил, что нас включили в списки на эвакуацию в Казань на самолёте, и что завтра меня доставят домой, чтобы мы с мамой успели собраться в дорогу. До вылета самолёта оставалось три дня.
На следующий день на газогенераторной полуторке меня привезли домой. Мы с мамой стали собираться. На самолёте разрешалось собой взять груз не более двадцати килограммов. Поэтому мы тщательно отбирали вещи, которые нам будут нужны на новом месте жительства. Ничего лишнего. Отказались от чемоданов, а паковали вещи в тюки и заворачивали их в плотную ткань.
Мы наняли соседку отвести на санках наши тюки на ГОМЗ. В день отправки мы рано утром, опираясь на лыжные палки, вышли из дома и пешком побрели к месту сбора на ГОМЗе. Пришли вовремя, к девяти часам. Нас всех посадили в кузов генераторной трехтонки, а меня - в кабину к шофёру, но я валился на него и мешал вести машину.
Тогда меня, как бревно, перенесли в кузов. Так нас везли в аэропорт на Ржевку. Нас сопровождал до Ржевки Симановский, который видел, как меня перегружали в кузов. Он сообщил Шошину, что я не доехал и умер по дороге.
| 
