Гл. 19. Ретровзгляд в будущее
СКОРБНЫЙ ПУТЬ
![]() Мы приехали на аэродром Ржевка. Шофёр открыл правый борт машины и стал помогать приехавшим слезть. Помог мне и маме и Малке Евзерне Старшиновой с мальчиком, остальные бодро спрыгнули на землю сами. Все пошли к трапу самолёта. Я ещё плохо держался на ногах, и мама поддерживала меня, пока мы шли и поднимались по трапу.
Самолёт был транспортный типа "Боинг". Салон самолёта был совершенно пустой, только в середине салона возвышалась небольшая площадка для стрелка, а наверху над площадкой был прозрачный фонарь с пулеметной турелью. В салон внесли скамейки, на которые сели эвакуируемые. В салоне было очень холодно.
Солдат-пулеметчик занял своё место в салоне на площадке у пулемёта в прозрачном фонаре. Самолёт покатился по взлетной дорожке, стал подниматься и полетел низко над лесом. Пулемётчик поворачивался во все стороны, наблюдая, не появится ли вражеский истребитель.
Мы знали об этой опасности и тоже с волнением смотрели в иллюминаторы, особенно, когда пересекали линию фронта. Наконец самолёт стал снижаться и сел на аэродроме посёлка Хвойное. Нас высадили, выгрузили наши тюки и повели нас в столовую посёлка. Когда шли, мы услышали собачий лай. Кто-то сострил:
![]() - Здесь ещё собаки целы.
![]() В столовой нам дали в алюминиевых мисках очень вкусный, как нам показалось, манный суп, предупредив, чтобы мы не ели много, после голода это опасно для жизни. Понимая это, мы с сожалением ограничились одной порцией супа.
После небольшого отдыха мы перенесли все наши тюки в товарный вагон, приспособленный под теплушку, и стали размещаться в ней. Посередине теплушки стояла чугунная печка, отапливаемая углем, к передней и задней стенкам крепились двухъярусные нары, покрытые матрасами, на которых мы располагались. Когда мы вошли, печка уже топилась, и было тепло.
В пути мы должны были сами протапливать её. За печкой следил дежурный, по очереди выделяемый из числа пассажиров. Запасы угля были в ящике за печкой, который пополнялся на станциях в пути.
Разместились мы следующим образом: на нижнем ярусе передних нар у левой стенки располагались мы с мамой, затем семья Старшиновых - Малка Евзеровна с сыном, её муж Николай Александрович Старшинов, правее их - сотрудник конструкторского отдела Уквольберг Л. Я, ещё у правой стенки - Федотов В.Н. с матерью и другие сотрудники конструкторского отдела.
На верхнем ярусе разместились более молодые и здоровые сотрудники. На нарах у задней стены расположились сотрудники и рабочие оптического цеха.
Через некоторое время, как мы вошли в теплушку, вагон двинулся. Ещё засветло мы проехали станцию Нерехта, затем другие станции, уже ночью, названия которых прочитать было нельзя. Утром мы прибыли в Ярославль.
Все, за исключением меня, мамы и Малки Евзеровны с ребенком, вышли из вагона и направились на вокзал, в первую очередь группа снабженцев, получающая на всех пайки по эвакодокументам в эвакопункте. Многие с собой захватили чайники либо бутылки, чтобы запастись кипятком для чая.
Я тоже последовал за всеми на вокзал, не одеваясь, в одном пиджаке, чтобы легче было идти. Но не успел я наполнить свой чайник наполовину, как раздался гудок паровоза нашего поезда. Я поспешил к нашей теплушке. Поезд медленно двигался, постепенно ускоряя свой ход.
Я бросил чайник и побежал рядом с ним, пытаясь вскочить на ступеньку последнего тормозного вагона. Схватился было за поручни, но не хватило сил, чтобы подтянуться и вскочить на ступеньку. Я сорвался и упал на рельсы, с трудом поднялся и, обескураженный, поплёлся к вокзалу.
Я был в полнейшем отчаянии: мама уехала одна со всеми вещами и документами, а я оказался раздетый, без документов, среди незнакомых людей. Отчаяние было сравнимо с тем, каким оно было после потери продовольственных карточек и документов. К кому обратиться за помощью, и кто мне поверит?
Вдруг на вокзале я увидел группу таких же бедолаг из нашей теплушки, тоже не успевших вернуться в теплушку. Все вместе пошли к начальнику станции. Он вошел в наше положение и послал телеграмму, чтобы отцепили вагон и с другим попутным поездом вернули его в Ярославль. Нам оставалось только ждать.
На следующий день с попутным поездом вагон вернулся в Ярославль. Мы вернулись в нашу теплушку, к великой радости моей мамы и других, вместе с ней оказавшихся в теплушке. Через сутки наш вагон прицепили к другому поезду, но, как оказалось, следовавшему не в Казань, а… в Горький. Тридцать первого декабря этот поезд привез наш вагон в Горький.
Возникла проблема: как переправить наш вагон в Казань? Решение проблемы было такое: переправить наш вагон по трамвайным рельсам по мосту через Оку и перевести его на дорогу, соединяющуюся с Казанью. Из соображений безопасности всем пассажирам предложено было покинуть вагон и переходить Оку по льду.
В теплушке остались только Малка Евзеровна с ребенком, мама и я. В ночь с тридцать первого декабря на 1 января 1942 намеченная операция была осуществлена, люди благополучно перешли по льду Оку, вагон перевезли через мост на железнодорожные рельсы.
Изрядно замерзшие люди вернулись в теплушку, поздравили друг друга с Новым годом и закусили полученными в Ярославле продуктами.
Нашу теплушку прицепили к поезду, следовавшему в Казань. Далее мы ехали до Казани без приключений. Правда, возникали сложности с туалетом. Договорились с машинистом останавливать через некоторые промежутки времени поезд в открытом поле.
Во время остановки пассажиры теплушки выскакивали из вагонов, женщины с одной стороны поезда, мужчины с другой, справляли свой туалет. Проводник поезда с заднего вагона давал отмашку, и поезд двигался дальше. Продовольствие получали на крупных станциях по эвакоудостоверениям на эвакопунктах.
Через двадцать один день со дня отправки мы прибыли в Казань. Нас встретили представители Казанского Оптико - Механического Завода ( КОМЗа), Посадили нас и погрузили наши вещи в автобус. Был сильный снегопад, поэтому впереди нас двигался бульдозер, расчищая перед автобусом дорогу. Благодаря этому мы благополучно приехали в посёлок завода. В нём закончился наш скорбный трудный путь.
Когда на следующий день я шёл по дороге к дому, где временно меня и маму поселили, мне встретился директор завода Соловьёв Андрей Фёдорович. Я с ним поздоровался:
![]() - Здравствуйте, Андрей Фёдорович!
![]() - Здравствуй, а ты кто? -
![]() - Я - Сухопаров…
![]() - Не может быть! Мы получили письмо, что он умер.
![]() - Нет, Андрей Фёдорович, я жив, вот мои документы…
![]() - Ты что, его документами завладел?
![]() В этот момент к нам подошёл Сатюков Николай Николаевич:
![]() - Это он, Андрей Фёдорович, Серафим, мы с ним вместе учились.
![]() - Чудеса, неужели Иван Алексеевич ошибся. Ну, пошли ко мне. - Я пошёл за ним. Когда входили в его кабинет, секретарша Валя Трубицина, узнав меня, ахнула:
![]() - Серафим, неужели это ты …живой? Мы с Валей были знакомы по совместной работе в комсомольском бюро. --Где тебя поселили? - спросил Андрей Фёдорович в кабинете. -- Я приехал с матерью, нас временно поселили в двадцать пятом доме в комнате вместе с Федотовыми.
![]() - С Федотовыми нельзя, он болен туберкулёзом… Валентина, соедини меня с Ивановым Алексеем Михайловичем. Валя Трубицина приоткрыла дверь кабинета и проговорила:
![]() - Андрей Фёдорович, снимите трубку… - Соловьёв снял трубку.
![]() - Алексей Михайлович! Надо поселить вновь прибывшего Сухопарова с матерью в квартирном ангарном бараке.
![]() - Ну, иди, устраивайся и поправляйся!
![]() - Спасибо, Андрей Фёдорович! - Я, ободрённый, вышел из кабинета. Валя Трубицина рассказала мне:
![]() - Мы получили письмо от Ивана Алексеевича Шошина с сообщением, что ты не доехал и в аэропорту умер.
![]() - Как видишь, я ещё жив, сообщение о моёй смерти сильно преувеличено. Ну, будь здорова, удачи тебе и хорошего жениха.
![]() Мы с мамой стали устраиваться на постоянное место жительства. У жителей дома раздобыли санки и отвезли наши ещё не распакованные тюки в квартирный ангарный барак по указанному адресу. Барак состоял из двух квартир с двумя комнатами и кухней в каждом. В нашей квартире одна комната была занята семьёй Калининых, другая свободна, ее мы и заняли.
В нашей комнате стояли два топчана с матрасами, стол и два стула. На кухне была дровяная двухконфорочная плита.
В первую очередь я направился в баню. Пол бани был каменный, и, когда я вступил на него, при каждом моём шаге раздавался стук чего-то твердого на моих ногах. Я осмотрел пальцы ног и увидел, что кончики пальцев оголились до костей, и это они стучали о пол. Но боли я не чувствовал. Я поспешно помылся под душем, вытерся полотенцем, оделся и пошёл домой.
Когда я показал маме мои ноги, она пришла в ужас. Это были страшные последствия цинги. Она раздобыла у Калининых перекись водорода, смочила ей ранки и перевязала пальцы. Вызвали врача, который направил меня в больницу. Там я пролежал с подвязанными к спинке кровати ногами два месяца.
Мама всё это время приносила мне витамины, в основном репчатый лук, так что вся палата пропахла луком.
Молодой организм справился с болезнью, я начал поправляться, выписался из больницы и стал ходить. Мне восстановили документы, выдали паспорт, продовольственные карточки, оформили перевод с ГОМЗа на КОМЗ, в должности инженера-исследователя. Напряженное положение с продовольствием возникло в Татарии и в заводском посёлке КОМЗа.
Поэтому в выходные дни рабочие завода отправлялись в поход в пригородные районы Казани за продуктами, выменивая их за вещи или покупая по менее высоким ценам. В один такой поход отправился и я вместе с Афонькиным Н.В. и Торчилиным Б. М. Накануне мы вечером после работы сели в пригородный поезд, следовавший до конечной стации Арск.
Это был последний вечерний поезд, который оставался на конечной станции до утра. Пассажиры поезда, в том числе и мы, остались в вагоне тоже до утра. С рассветом мы вышли из вагона и пошли пешком до татарской деревни, находящейся от Арска на расстоянии около двадцати километров.
В этой деревне Афанькин и Торчилин уже бывали раньше, поэтому пошли в дом старой знакомой женщины. Мы попросили её продать нам ведро картофеля и четвертную молока и приготовить нам из них картофельное пюре. Она быстро приготовила нам пюре и принесла нам большой эмалированный таз с пюре, горкой возвышавшееся в тазу.
Мы это огромное количество пюре разделили на три части с расчетом на три приёма еды: на завтрак, обед и ужин. Но когда мы съели первую треть, то почувствовали, что не наелись. Мы съели вторую треть и опять не наелись, тогда доели всё пюре за один приём. Мы вновь заказали ведро картофеля и четверть молока.
Но чувство голода и на этот раз, и в последующие дни не покидало меня. Я много раз пытался досыта наесться, но безуспешно. При заводе был отдел рабочего снабжения (ОРС). На полях ОРСа выращивали картофель и другие овощи. На уборку картофеля направляли сотрудников отдела, в том числе и меня.
Один раз я решил во время уборки картофеля, наконец, наесться досыта. Я приготовил ведро пюре и один его съел. Но так и не наелся. Я ещё несколько раз предпринимал попытку наесться досыта. Для встречи нового 1943 я специально в деревнях приобрёл побольше продуктов, чтобы мама накормила меня досыта.
Мама испекла пирог с капустой, приготовила гуся с картофелем, винегрет, сварила какао с молоком из какавелы. В Новый год, который мы первый раз встречали на татарской земле, мы сели за стол и, посла поздравления, начали новогоднюю трапезу. Я отведал всё, что мама приготовила и, наконец, стал пить какао с большим куском пирога.
Но, не доев кусок пирога, я почувствовал резкую боль в животе, откинупся на спинку самодельного дивана и, опасаясь разрыва связок в кишечнике, прекратил попытку насытиться.
![]() В дальнейшем мы еще совершали поездку в татарские деревни. Весной 1943 мы направились в Цепьвинский район за семенами овощей. Собрали у наших огородников деньги на семена, доехали до Арска и дальше шли пешком тридцать пять километров до деревни, в которой у Афонькина был знакомый русский мужик.
В конце пути, чтобы попасть в эту деревню, надо было пересечь низину. Весна была в полном разгаре, началось интенсивное таяние снега, и вода устремилась в низину. Когда мы по протоптанной тропинке пошли через низину, то стали проваливаться. Чтобы не утонуть, мы легли плашмя на снег и ползли по-пластунски.
Достигнув твердой тропинки, мы были мокрыми по самую шею. Хозяин дома, в который мы пришли, сказал, что в их лавку привезли водку. Мы дали ему денег, попросили купить нам полтора литра водки. В доме была натоплена русская печка, было тепло, и мы могли посушиться и согреться.
Хозяин принес водки и закуски, мы выпили все, чтобы избежать простуды. Я залез на печь, уснул и проспал до утра. Утром сверху я увидел моих товарищей за столом, завтракающих хлебом, яичками, творогом, чашками с какао.
Я быстро соскочил с печки и присоединился к товарищам, взял хлеб, яички и стал есть. К моему удивлению, я быстро наелся, с тех пор мой аппетит вошел в норму, и дпя утоления голода было достаточно обычной стандартной порции пищи.
Последней интервенцией в татарскую провинцию была деревня, находящаяся в восьми километрах от станции Ковали.
У нас уже не осталось ни одной вещи, которую мы могли бы предложить в обмен на продукты, и я поехал без всякой надежды на успех с одной лишь черной матерчатой шторой, в которую мы паковали наши вещи вместо чемоданов при отъезде из Ленинграда.
К моему удивлению, эта штора из плотной материи, называемой чёртовой кожей, очень заинтересовала хозяина одного из домов деревни. Он сразу за неё предложил четыре пуда картофеля. Я не сразу ответил, тогда он, чтобы добиться согласия, добавил плату:
![]() - Я зарезал барашка и ещё накормлю тебя хорошим обедом.
![]() Я поспешил согласиться, пока он не передумал. Он принес из кухни большую тарелку, наполненную с горкой картофельным пюре, которую я едва одолел. Затем он наполнил мой матрац с лямками, служившим у меня в качестве рюкзака, помог мне водрузить его на спину и я, воодушевленный успехом, пошёл обратно на станцию.
Отдохнуть в длинном пути удалось только один раз. Пройдя четыре километра, я встретил верстовой столб. Я на него оперся и несколько минут отдыхал. Затем без отдыха шел ещё четыре километра до станции. Возвращался я поездом, шедшим из Арска.
Он был битком набит, так что я поехал, повиснув на ступеньке и не снимая рюкзака. Из последнего окна вагона рукой поддерживал рюкзак мой коллега по работе Михаил Вениаминович Айнбиндер. Вспоминая этот счастливый, но необычно тяжелый поход, я был уверен, что справа от меня тянулись следы невидимого помощника.
Запасы продовольствия пополнялись за счет огородничества. Каждая семья занималась огородничеством. Мне с мамой тоже выделили в 1942 участок площадью в две сотки, на которой мы посадили картофель, к сожалению, неудачно. Из-за слишком частой посадки картофель уродился очень мелкий.
Но в следующем году я более основательно подготовился по литературе к посадке овощей, и площадь мы освоили больше прошлогодней. Собранного картофеля нам хватило на всю зиму и весну. Для работы на огороде мы использовали выходной день и утреннее время перед работой. На свои участки мы приходили с рассветом, потом к восьми часам шли на работу.
О том, как мы трудились на огородах, говорит такой факт. Урожая, собранного на огородах хватало на то, чтобы кормить всю семью круглый год. Урожая, собранного с земель ОРСа, площадь которых была вдвое больше площади земель огородников, хватало для столовой только до нового года. Конечно, работать на заводе после обработки своих полей было трудно.
Усталость и сон одолевали нас, и мы двигались как сонные мухи. Но работа есть работа, и мы добросовестно выполняли её. Я продолжал работу под руководством члена корреспондента Александра Николаевича Захарьевского, которую выполнял в Ленинграде. Александр Николаевич тоже эвакуировался в Казань и на КОМЗе заведовал лабораторией.
Так, в совмещении производственной деятельности с работой на огороде и хозяйственными работами, протекала наша жизнь.
| 
