Гл. 19. Ретровзгляд в будущее
ГОДЫ ПОДЪЁМА
После приезда нас оформили в штат ЦКБ, Зина приступила к работе в прежней должности расчетчика - логарифмиста, а меня назначили начальником новой исследовательской лаборатории конструкторского отдела, возглавляемого уже упоминавшимся в четырнадцатой главе Лебедевым Иваном Васильевичем.
Назначению предшествовала обстоятельная беседа с Главным инженером завода Абрамом Григорьевичем Пером. Он интересовался техническими результатами моей работы в комиссии по демилитаризации фирмы Карл Цейс, изложенными в моём двухтомном отчете.
Здесь же рассматривались проблемы организации новой исследовательской лаборатории: выделение помещения под лабораторию, приобретение оснащения, формирование штата, определение функции лаборатории.
Мне предстояло решать эти и другие проблемы. Главный инженер оказывал содействие в моей работе.
Помещение для лаборатории предоставили в так называемой коллиматорной, расположенной рядом с гаражом. Во время войны оно не использовалось и пришло в полное запустение: крыша протекала, потолок прогнил. Помещение было одноэтажным. Чердак помещения использовался некоторыми разгильдяями как отхожее место.
Однажды произошёл такой забавный случай. Один такой разгильдяй забрался на чердак, но в самый неподходящий момент пол под ним стал проваливаться.
Ноги его провалились в образовавшуюся дыру, а верхняя часть держалась на руках. Вот в таком полуобнаженном виде он предстал перед изумленными строителями, ремонтировавшими помещение.
Несмотря ни на что, помещение было капитально отремонтировано, и начался монтаж оборудования, созданного своими средствами.
Здесь свою изобретательность проявил начальник отдела Лебедев Иван Васильевич.
Так, он предложил для "оптической скамьи" использовать списанную станину продольно-расточного станка, установленную на рессорах железнодорожного вагона. В качестве направляющих применили трофейные перископные трубы, расположенные на поперечных держателях с цилиндрическими гнездами для труб.
По трубам свободно перемещались литые чугунные столики с плоскими горизонтально ориентированными поверхностями, на которых можно было установить части оптической схемы. Пружинные амортизаторы гасили колебания, и поэтому на скамье можно было без помех проводить точные измерения в производственных условиях.
В лаборатории была создана установка, так называемая "синусная линейка", позволяющая измерять углы с погрешностью, не превышающей десятые доли угловой секунды. Были установлены амортизированные встречные коллиматор и зрительная труба с возможностью изменения угла между их оптическими осями.
Другая установка с встречными зеркальным коллиматором и визирной автоколлимационной трубой сохраняла абсолютную неизменность угла между их осями. Эта установка монтировалась на резиновых "лордах" и устанавливалась на тележке, которую можно было подвозить к рабочему месту рабочего сборщика угловых зеркал.
Сборщик абсолютным методом мог измерить угол между зеркалами всего за несколько минут. Раньше углы измерялись в Центральной измерительной лаборатории, и на транспортировку и измерение уходило несколько дней. В это время высококвалифицированный механик- сборщик был на простое.
В лаборатории были и другие нетривиальные приборы и установки: абсолютные встречные коллиматоры, радиационная установка, реверсивные автоколлиматоры, параллаксомеры, нониальная диоптрийная трубка. В лаборатории трудились на станках лаборатории два механика - сборщика. Всё это было создано на пустом месте.
Лаборатория разрабатывала и осуществляла технологию получения и сварки оптических узлов из плавленого кварца. Проблема заключалась в том, что кварц не плавится, и из твёрдого состояния при температуре фазового перехода превращается в парообразное состояние.
Тем не менее, немецкая фирма "Гереус" обошла этот физический закон и научилась плавить кварц, изготовлять из него оптические детали, сваривать из них оптические узлы и продавать их буквально по цене золота равной массы. Фирма Карл Цейс покупала по этой цене заготовки из плавленого кварца, шлифовала, полировала их и отправляла их на сварку фирме "Гереус".
Сваренные узлы из плавленого кварца отличались высокой стабильностью и устойчивостью против температурного воздействия в широком диапазоне вследствие низкого коэффициента расширения кварца. Специалисты фирмы "Гереус" по технологии получения плавленого кварца и конструкторы фирмы Карл Цейс были вывезены в США, и проблему предстояло решать заново.
Для освоения технологии плавки кварца и сварки оптических узлов из плавленого кварца помещение одного из вспомогательных цехов было специально оборудовано вентиляцией и наружным освещением через окна для предотвращения возможного взрыва смеси газов, используемых в технологии.
Плавку и сварку между собой деталей из плавленого кварца выполняли вместе с Левитом Самуилом Исааковичем два немецких специалиста Зидер и Шульц, приглашенных мною на работу в СССР наряду с сотрудниками фирмы Карл Цейс во время моего пребывания в Германии. До этого они работали в Йене на предприятии, изготовлявшем кварцевую огнестойкую посуду.
По разработанной и освоенной нами технологии лаборатория выпустила
необходимое для выполнения программы количество сварных блоков и
передала технологию их производства Ленинградскому Заводу Оптического Стекла (ЛЕНЗОС), который усовершенствовал нашу технологию.
Штат лаборатории был набран из выпускников Физико-Механческого техникума имени Зверева С. А. В штат вошли инженеры Замятнин, Поликарпов, техники Левит С.И.Зеленицкий, Стогов, Казимирова, Сапожкова, Соколова, Таюрская, Нестерова, Щербакова, Краснощекова, Штат менялся и пополнялся время от времени.
Функции лаборатории сводились к проведению поисковых теоретических и физических исследований при проектировании измерительных и информационных оптических приборов.
К ним относились определение технических требований как на прибор в целом, так и отдельные узлы и нестандартные детали, разработка плана и программ исследовательских работ, определение объёма финансирования, диагностирование причин возникновения дефектов и отказов в работе приборов, разработка мероприятий по устранению выявленных дефектов и недостатков на этапах проектирования и конструирования, прогнозирование дальнейшего развития оптических приборов.
Важной составляющей функции лаборатории было участие в проведении испытаний опытных образцов приборов, разработанных конструкторами и последующей коррекции конструкции перед началом серийного производства прибора. Здесь объединялись усилия конструктора и исследователя.
По результатам физических испытаний конструктором осуществлялось совершенствование конструкции.
В лаборатории были созданы универсальные технические средства для таких испытаний, которые иногда использовались в цехах при выпуске опытного образца.
Немецкие специалисты, прибывшие в СССР во главе с их бывшем шефом Пульцем, работали конструкторами вместе с русскими специалистами по совершенствованию оптических приборов. Некоторые из таких приборов испытывались и отрабатывались в нашей лаборатории.
Условия работы немецких специалистов определялись контрактами. По окончании периода работы по контракту специалист возвращался в Германию. Одна из первых групп немецких специалистов Москвы и Ленинграда возвращалась домой в 1950. Немцы забирали с собой всё своё имущество, которое они приобрели.
Потребовался целый эшелон вагонов, чтобы разместить всех отъезжающих.
Меня назначили заместителем начальника эшелона. Эшелон сопровождал также куратор отдела кадров Министерства Новиков Сергей Иванович. Он был очень демократичным человеком. Зашёл ко мне домой. Признался, что очень любит жареную корюшку. В Ленинграде как раз был сезон корюшки.
Он попросил Зину купить ему рыбки, пожарить её с хрустящей корочкой, и был очень доволен этим угощением.
Эшелон следовал до Бреста без каких-либо задержек. Я выполнял в основном роль переводчика между немцами и начальником эшелона.
Немецкий язык я освоил во время пребывания в Германии. Административные вопросы решали начальник эшелона и куратор.
В Бресте была проведена перегрузка в немецкие вагоны с другой шириной колеи, которая уже ширины русской колеи. Далее поезд шёл до Эрфурта - на - Одере. Здесь мы все втроём следили, чтобы никто преждевременно не покинул поезд. Начальник эшелона головой отвечал за это.
Но всё прошло благополучно. В Эрфурте-на-Одере нас встречал представитель Министерства Внутренних Дел Германии.
Начальник эшелона под расписку сдал всех привезенных немцев.
После этого мы втроём направились в Берлин. Затем поехали на Силезский вокзал и взяли билеты до Москвы. Израсходовали оставшиеся марки в немецких магазинах на подарки и нужные личные вещи, сели в свой поезд и поехали в Москву. Начальник эшелона направился в Министерство сдавать подотчетные документы, а я зашел к сестре Тане.
Она очень обрадовалась нашей встрече. Рассказала, что живёт у Северовых, работает на заводе "Красный октябрь". Я передал ей подарок и рассказал о своей командировке в Германию и других делах. В первую очередь Таня спросила о нашей маме. Я подробно рассказал ей все.
После приезда в Ленинград она некоторое время хила у дочки Вали, но, когда мне удалось получить вторую комнату, она поселилась в ней вместе с Колей. Мы с Колей помогали ей деньгами. Осенью 1948 она готовилась к встрече праздника - 7 ноября. 6 ноября она стала мыть пол, и у неё случился инсульт. Дома никого не было, и помочь ей было некому.
Когда Николай пришел домой, то нашел маму лежащей на полу без сознания. Срочно вызвали скорую помощь. Врач сказал, что ее состояние очень тяжелое и посоветовал пригласить священника. Мама, не приходя в сознание, через сутки умерла… Вместе погоревали об её кончине. Поинтересовалась, как живут сестры Маша и Валя, и брат Коля
- Ну, как Маша, в Питере с вами живет?
- В Питере, с Алексеем Николаевичем. С нами живёт Коля.
Маша работает в магазине, а Валя и Коля на фабрике Ногина.
Таня провожала меня до Ленинградского вокзала на поезд "Красная стрела"
После напряженных дней во время командировки в поезде я хорошо выспался и бодрым вернулся домой. Меня встретили Зина и Коля.
Теперь настала пора рассказать о нашей семейной жизни за этот период. По прибытии в Ленинград мы с Зиной поселились в доме завода ГОМЗ в комнате над аркой. Зимой пол этой комнаты сильно охлаждался, и в комнате возникала сырость. Кроме того, моей матери жить было негде, и она на лето уехала обратно в Казань, в Дербышки.
Летом этого года я хлопотал о предоставлении мне сухой комнаты и с большей площадью, чтобы в ней могли ещё поселиться мама и брат Николай, вернувшийся раненым после войны. И мне предоставили две комнаты на разных этажах дома на Охте площадью в двадцать и девять квадратных метров.
В большой комнате поселились Зина, я и дочка Ирина, в малой - мама и брат Николай.
После возвращения из армии он оформился электромонтером на фабрику имени Ногина. . Наша комната на шестом этаже с видом на Неву и балконом имела еще и нишу - спальню без окна. Там располагалась наша супружеская кровать и детская кроватка. Недостатком ниши было отсутствие окна и невозможность её проветривания. Вот это всё я рассказывал Тане.
А жизнь шла своим чередом. По окончании второй мировой войны России по Лендлизу частично было передано вооружение стран, воевавших против антигитлеровской коалиции. В Севастополь пришёл итальянский линкор "Юлий Цезарь". Пока он шёл из Италии в Севастополь, итальянские моряки испортили все, что можно было испортить до передачи корабля русским морякам.
В турбины машин был насыпан песок, и в Южную бухту Севастополя он пришёл на буксире. Оптика итальянских фирм Офичине Галилео и Сант Джорджио была пригодна лишь для рассматривания купающихся дам на пляжах Черноморского побережья.
В 1949 меня командировали в Севастополь для составления дефектной ведомости на оптику корабля.
Я был достаточно подготовлен к такой работе. Одной из функций лаборатории являлось диагностирование неисправностей оптических приборов и механических устройств и их устранение. Поэтому я справился с поставленной задачей. Приборы с дефектами были демонтированы, а крупногабаритные приборы фирмы Офичине Галилео доставлены на завод ГОМЗ, и по моим дефектным ведомостям начался их ремонт.
Приборы фирмы Санкт Джорджио ремонтировались на корабле сборщиками-механиками ГОМЗа. Для этого в 1950 они под руководством Александра Фёдорова были командированы в Севастополь для работы на линкоре "Юлий Цезарь", переименованном теперь в "Новороссийск" .
К весне 1951 ремонт и наладка оптических приборов фирмы Офичине Галилео были закончены. Приборы были отправлены в Севастополь. В марте месяце этого года я вместе с бригадой монтажников Александра Фёдорова был направлен в длительную командировку в Севастополь на линкор Новороссийск.
Нас принял капитан второго ранга Шабуров Александр Васильевич. Бригаду Фёдорова он направил к боцману, чтобы поставить их на матросское довольствие, а меня пригласил в кают-компанию и представил офицерам корабля как руководителя работ. Блестящие офицеры корабля предлагали мне дорогие папиросы Казбек, Сальве, но я представился как некурящий, твёрдо решив бросить курить.
Меня поразил интерьер кают-компании: стены были облицованы красным деревом. на них висели оригиналы или копии прекрасных картин - трудно было определить. На длинном столе - фарфоровые супницы. В обед они наполнялись ухой из судака, которую офицеры черпали поварешкой вместе с кусками судака. На второе блюдо подавались либо макароны, либо каша с мясным фаршем.
Порционных блюд не было. Разместили нас всех на корабле. Бригаду Фёдорова - в кубрике, а меня - в офицерской каюте.
Ремонт ходовой части линкора рабочими Харьковского завода был закончен, и корабль на целую неделю выходил на ходовые испытания.
Только в субботу линкор причаливал к бочкам на рейде Севастополя. Баркас с матросами и офицерами отчаливал от корабля и направлялся к Графской пристани. Поздно вечером баркас вновь подходил к пристани с криком: "Новороссийск!" и забирал всех ожидавших его.
После того, как я в кают - компании представился некурящим, ни один офицер не предлагал мне своих папирос. А корабль на неделю вышел в открытое море. Мне же очень хотелось курить, и я искал возможности "стрельнуть" у матросов хотя бы махорки. Но такой возможности не представилось. И я с нетерпением ждал субботы.
Поэтому, когда баркас подошёл к Графской пристани, я побежал к ларьку с намерением купить целый ящик папирос. Но вовремя одумался и купил только…в розницу две папиросы. Одну выкурил немедленно, вторую взял с собой на корабль на тот случай, если мне так же остро захочется закурить, как и в прошлую неделю.
Но на следующей неделе сильного желания покурить не возникало, запасная папироска в кармашке пиджака стала рассыпаться, и я её выбросил за борт. С тех пор и до настоящего времени я не закуривал и не терплю табачного дыма.
Ремонтные работы оптических приборов и механизмов на корабле планировались надолго, нам продлили командировки до августа, поэтому я снял дачу в Бахчисарае в доме в начале Альминской долины, которая простирается до самой речки Альмы.
Вся долина была засажена фруктовыми деревьям, образующими гигантский сад, входящий в совхоз "Гигант" Туда и приехала Зина с дочкой Ирочкой, и я по выходным дням приезжал к ним на дачу. Севастополь тогда был закрытым городом, и Зина приехать ко мне не могла.
Погода в Крыму в этот период стояла великолепная. Уже первого апреля я начал купаться в море. В Бахчисарае был большой пруд, вода в нём быстро прогрелась, и по воскресеньям мы в нём купались вместе с Зиной и Ирочкой. Но она ещё боялась воды и не хотела учиться плавать. Ей исполнилось четыре года.
В Бахчисарае мы посетили музей со знаменитым Фонтаном слёз. Он представляет собой изваяние человеческого глаза, из которого, не переставая, капает слеза, символизирующая скорбь хана Гирея о безвременно ушедшей из жизни Марии.
В Севастополе я смотрел второй раз картину "Севастопольская панорама".
Первый раз - в 1934 - в оригинале, созданном Айвазовским и Рубо, второй раз - в 1951 - отреставрированный вариант и мог сравнить варианты. Отреставрированный вариант включал вмонтированные фрагменты оригинала и мало отличался от него.
Картину писали два выдающихся художника: Айвазовский писал природу района Севастополя, в котором произошло событие Крымской войны, а Рубо - людей, оружия, лошадей, впряженных в лафеты орудий, на фоне природы.
Всё вместе создавало естественное впечатление, которое усиливалось тем, что зрители наблюдали картину через пустые оконные проёмы из круглого помещения - забора, отгораживающего картину от зрителей. Последние двигались справа налево, так же, как продвигались наступавшие войска в 1954. От картины оставалось неизгладимое впечатление.
В июле месяце корабль завели в док на северной стороне бухты, и работы продолжались там. К этому времени температура в Севастополе достигала пятидесяти градусов. Обедая в кают-компании, все обливались потом. После работы спешили на пляж, который находился тоже на северной стороне.
Пруд у Бахчисарая пересох, и в оставшихся лужах плавали, подняв головы, змеи.
В саду в Альминской долине созревали летние сорта яблок, мы ели их вдоволь. Для меня они были лекарством от хронического гастрита. В августе месяце бригада Фёдорова закончила все свои работы, и капитан второго ранга Шабуров завизировал наши командировки. Мы стали собираться домой.
Прямым скорым поездом Севастополь--Ленинград мы быстро доехали до дома. Зина с дочкой присоединилась к нам в Симферополе.
После изнурительной жары умеренный климат Ленинграда нам показался более приятным. Мы втроём посетили Петергоф, осмотрели его фонтаны, смеялись на шутки фонтана Шутиха. Он неожиданно включался, когда человек подходил к нему.
В мае месяце 1952 у нас родилась вторая дочка, которую мы назвали Еленой.
В это же время меня направили в командировку в Германию начальником эшелона, в котором возвращались домой немецкие специалисты из Москвы и Ленинграда по окончании срока контракта, в том числе те, которых я завербовал для работы в ЦКБ ГОМЗа.
Я проконсультировался у начальника первого эшелона, у которого я был заместителем, он рассказал мне обо всех трудностях руководства эшелона, которые я учёл во взаимоотношениях с немецкими специалистами и нашими чиновниками и властями.
Заместителем у меня был Панов Виктор Алексеевич. Переводчика нам не требовалось.
Без особых проблем доехали до Бреста. Здесь мы перегрузили багаж немцев в поезд с европейской колеёй дороги, я выправил документы в таможне, и мы проследовали дальше через Польшу в Германию до Франфурта - на - Одере. Здесь нас встретили представители Инен Министериум, и я под расписку сдал "багаж".
Министру Внутренних Дел Германии. После этого нас всех пригласили в привокзальный ресторан на чай с конфитюром. Затем мы поехали в Берлин, побывали у Бранденбургских ворот, в других памятных местах, в магазинах и, наконец, в кассе Силезского вокзала взяли билеты - я до Москвы, а Панов В. А. до Ленинграда.
В Москве в Министерстве я был принят начальником отдела кадров Гришиным, отчитался перед ним о командировке и попросил его больше в такие командировки меня не посылать. Он обещал учесть мою просьбу. Затем я побывал у Северовых, встретился с Таней. Она проводила меня на Ленинградский вокзал, и в поезде "Красная стрела" я вернулся, наконец, домой.
Дома меня ждала теплая встреча с Зиной, дочками Ирочкой и новорожденной Леночкой. Леночка была спокойной девочкой, вечером быстро засыпала и до шести часов утра спала.
После напряженной и ответственной командировки я целую неделю отсыпался, и она никогда ночью не будила меня своим плачем.
Во время моей командировки меня замещал старший инженер Замятнин К.И. Он проводил испытания опытного образца нового оптического прибора, в разработке конструкции которого участвовали немецкие специалисты. За создание и серийном выпуске этого прибора группе специалистов ЦКБ , в том числе и Замятнину, была присуждена Сталинская премия.
В дальнейшем Замятнин был назначен начальником лаборатории монокулярных приборов, выделившейся из руководимой мной лаборатории. Из неё выделилась также
лаборатория сварки узлов из плавленого кварца под руководствам Биспен Н.И.
Лаборатория, руководимая мной, стала заниматься бинокулярными приборами. Мы работали над повышением их надежности.
Осенью 1952 меня пригласили вести занятия в Физико-технический техникум с оплатой тридцать рублей за час.
Это решало мои финансовые проблемы без сверхурочных работ и позволило больше заниматься работой над своей диссертацией.
В 1952 у нас заболела скарлатиной дочка Ирочка. Пока Зина занималась с младшей дочкой, она играла в песочнице вместе с другими девочками, и от кого-то заразилась этой болезнью. Когда приехала вызванная Скорая помощь, Ирочка никак не хотела ехать в больницу.
Только со слезами и криком нам вместе с санитарами удалось посадить её в машину.
В больнице её подлечили, но у неё возникли осложнения на сердце и ножки. Врачи рекомендовали чаще выносить её на свежий воздух. Зина шла с ней на улицу, а я после работы приходил и поднимал её на руках на шестой этаж.
В 1953 мы сняли дачу во Всеволожской, там Зина гуляла с дочками в прекрасном Всеволожском парке.
Я каждый вечер приезжал к ним на дачу с работы, а в отпуске по ночам, когда дети засыпали, писал диссертацию. Мне удалось закончить её за три недели. Оставшуюся неделю я отдыхал, ходил за грибами, купался. После отпуска я передал диссертацию Шошину И.А., который направил её с грифом в печать.
Диссертация моя была выполнена без руководителя. Предварительная защита её проходила на кафедре ЛИТМО, руководимой профессором Цуккерманом С.Т.
Я пришёл к нему на кафедру, чтобы договориться о проведении защиты. Он
согласился и предложил сразу приступить к защите. Он пригласил к себе в кабинет профессора Резунова М.А., доцента Кулагина В.В., старшего преподавателя Михайлова Н.А., инженера Гридина и секретаря Михайлову К.А. Цуккерман предоставил мне слово, и я по памяти изложил содержание диссертации и ответил на вопросы. Затем выступили приглашенные члены кафедры и Цуккерман.
Они дали оценку диссертации и в заключение рекомендовали допустить диссертацию к защите на учёном Совете института.
В 1954 меня вновь командировали в Севастополь на линкор Новороссийск. Там бригада Фёдорова "юстировала" оптические приборы фирмы Офичине Галилео в течение девяноста дней, но безрезультатно. Приборы разъюстировались во время транспортировки их из Ленинграда в Севастополь. Заводу ГОМЗ грозила неустойка в пятьсот тысяч рублей.
Мне удалось отъюстировать приборы за неделю, и в конце июля я вернулся в Ленинград. А через три месяце с небольшим с Новоросийском произошла катастрофа. 6 ноября в результате взрыва он перевернулся, замуровав в трюмах и каютах всех его обитателей. Можно сказать, что я вовремя уехал из Севастополя и избежал смерти.
До конца сезона мы находились на даче во Всеволожске. Ирочка на свежем воздухе поправлялась, а Леночка подросла.
В октябре месяце этого же года мне дали путевку в санаторий в Пярну на грязелечение. Эти процедуры вызвали у меня осложнение на сердце, повысилась температура до тридцати восьми градусов. В праздничные дни с шестого ноября я лежал в постели.
Выписывая меня, лечащий врач посоветовала мне: если бы сейчас не было снега, я бы прописала вам вскопать какой- нибудь бабушке грядку земли. Эта мысль понравилась мне.
И, когда в 1954 на ГОМЗе началась организация коллективного садоводства, я вступил в этот коллектив. Мне выделили участок площадью в двенадцать соток. Я купил и завёз на свой участок необходимые материалы, нанял бригаду плотников, которые осенью этого года построили садовый домик.
В 1955 я сам достроил домик, покрыл крышу железной черепицей, вставил стекла в рамы на веранде. Нанял печника, который сложил печку. Я покрасил полы, посадил картофель и землянику.
В июне вся моя семья поселилась в нашем садовом домике. А в июле мы уже собирали свою землянику прекрасного десертного сорта Мысовка.
В конце июня состоялась защита моей кандидатской диссертации.
Защита прошла успешно. ВАК утвердил её, присвоил мне степень кандидата технических наук и выдал диплом кандидата технических наук от 5 сентября 1955.
С тех пор мне удвоили зарплату. Я стал копить деньги на автомашину и занял очередь на её покупку. Жизнь наша наладилась и потекла спокойно.
Но ненадолго: начались интриги. Вначале они были направлены на первого в истории завода кандидата наук Лебедева Ивана Васильевича. Он первый на заводе защитил кандидатскую диссертацию, ему соответственно повысили зарплату, он приобрёл "Победу", и у него появились завистники. Кто это был, мне не известно.
Они рассорили его с директором завода Панфиловым и Лебедев вынужден был скитаться по стране в поисках нового места работы.
Что касается "моих" интриганов, то они мне известны. Это были Дианов и его жена Кантор, которые уговорили одну из сотрудниц завода переписать
своим почерком подмётное анонимное письмо и отправили его моей жене. В письме из полуправды сочинили чудовищную ложь, попросив Зину ни в коем случае не показывать его мне.
Это привело к тому, что наши отношения стали охлаждаться. На попытки наладить их Зина отвечала: - Я теперь совсем другая, не трогай меня.
Я не мог понять, что происходит и, не чувствуя за собой вины, лишь глубже
погрузился в работу, написал несколько статей о параллаксомерах о диоптрийной трубке с нониальной индикацией, об особенностях устройства оптических приборов фирмы Офичине Галилео, подал несколько заявок на изобретения. В молодом саду радовали первые плоды черешен разных сортов, слив, ягод чёрной и красной смородины, малины, крыжовника и земляники.
Всего было вдоволь, но на сердце неспокойно.
В конце года я заболел гриппом. В это время на заводе шла напряженная работа по выполнению программы. Один из приборов не удавалось правильно отъюстировать. Поэтому послали нарочного за мной помочь отъюстировать этот прибор. И, хотя температура у меня поднялась до тридцати девяти градусов, я согласился.
За мной приехала машина, я отъюстировал прибор, меня отвезли домой. После этого у меня возникли осложнения - аритмия сердца и миокардит. На реабилитацию меня в 1956 направили в санаторий "Сестрорецкий курорт".
Но больше всего мне помогала работа на садовом участке во время отпуска и в выходные дни -- добровольная трудотерапия. Трудно только было добираться до садового участка. В пятидесятые годы ходили паровые пригородные поезда, и до нашей станции они шли три - четыре часа. Действовала одноколейная дорога.
На станциях пассажирские составы ожидали встречного поезда, и лишь после его прохождения двигались в своём направлении. Иногда приходилось ждать встречные поезда на нескольких станциях. И тогда время в дороге увеличивалось до четырех и более часов.
Но, несмотря на эти затруднения, садоводы, как только заканчивался трудовой день или начинался отпуск, пулей вылетали через проходную и спешили на поезд. Такое рвение садоводов не нравилось руководителям предприятий, в том числе и нашему директору Панфилову М.П. Они начали компанию за ликвидацию садоводств, как в то время было принято - ,,По просьбе трудящихся,,.
Для этого они подговаривали кого либо из садоводов проявить инициативу и выступить на специально созванном собрании с предложением отказаться от своих участков для того, чтобы построить на их месте детский сад или что- либо другое. Человеку, согласившемуся выступить с таким предложением, обещали оплатить все затраты средств и труда, вложенные в участок .
В садоводстве ГОМЗ,а было проведено такое собрание, и на нём выступил специально ,,подготовленный ,, человек - рабочий оптического цеха, который заявил:
- У меня большая семья: пять человек детей, возможности вывезти их на дачу не было, работаю я один. А теперь они летом живут в построенном мной доме, играют на свежем воздухе, вдоволь едят выращенные ягоды, фрукты и овощи, сам я с женой провожу отпуск на даче. И от всего этого мне предлагают агитировать вас отказаться. Нет, я против!
Так закончилась затея Панфилова в нашем садоводстве и, как говорили, и в других садоводствах. И действительно, садоводство, задуманное как убежище людей на время атомной войны, явилось спасительным средством и в мирное время от болезней, пьянства и дополнительным источником продовольствия.
Убежищем в период атомной войны садовые участки являются благодаря большой удаленности участков от мегаполисов - около ста километров.
Конечно, это создаёт много трудностей для садоводов - большие затраты времени и средств на дорогу, трудная и дорогая доставка средств пропитания, материалов и удобрений на участок. Тем не менее, энтузиазм садоводов так велик, что они безропотно преодолевали все трудности, больными обрабатывали свои сотки.
Директор завода, посетив однажды наше садоводство, потом говорил:
- В своём саду все хорошо работают, а на рабочих местах сидя дремлют. Например, Онупко почти не выходит из больницы, а в саду вкалывает, как я посмотрел, не уступая здоровым. А потом просит дополнительных дней к отпуску, да ещё повышения оклада ждёт.
Наше садоводство при ГОМЗе было вторым. Первое было в Рощино. В это садоводство записаться я опоздал, зато поспешил вступить во второе.
Работы по обработке и благоустройству участка было много. По плану надо было посадить двадцать четыре яблони либо груши, восемнадцать косточковых деревьев, бордюром обсадить весь периметр участка кустами смородины, крыжовника, малины. Под каждое растение при посадке нужно было выкопать яму, заложить в нее соответствующее количество удобрения.
Грунт участка был песчаным. Песок, выкапываемый из ям, надо было удалить с участка. Таким образом, посадка растений была очень трудоёмким процессом. У нас на участке очень большую часть работы по удалению выкопанного песка выполнили девочки в порядке игры в песочек.
Они игрушечными совочками насыпали в свои маленькие корзиночки песок и рассыпали его по периметру нашего участка и по всей поверхности. Благодаря этому наш участок был несколько выше и суше соседних.
На участке я выкопал колодец, погреб, а для освещения дома и питания радиоприёмника построил ветроэлектростанцию, обеспечивавшую наш дом электроэнергией несколько лет до подведения электричества ко всему садоводству. Проведению электричества в наше садоводство мы обязаны председателю правления Бронникову, возглавлявшему все монтажные и строительные работы.
Финансирование работ шло за счет взносов садоводов. Оплата за электроэнергию производилась по счетчикам садоводов.
|