Вечером 17 октября меня вызвали к контрольно-пропускному пункту колонии-больницы ЛПУ-21, чтобы выдать передачу.
Улыбчивая девушка на КПП, раз за разом по распоряжению руководства не пускавшая ко мне адвокатов, правозащитников и моего мужа, выдала мне несколько журналов.
Заботливо усадила на скамейку, выдав: «Жди сопровождения обратно в корпус». Минут 10 я ждала.
Открывается дверь, за которой все 10 минут этих кто-то лихорадочно бегал, что-то кидал и переставлял.
На меня направлена видеокамера.
Сотрудников ЛПУ-21 человек десять.
Заместители начальника, оперативники. Все тут.
Видеокамера в руках у Четырёва Александра Ивановича, который в январе 2013 года с удовольствием написал на меня рапорт («не поздоровалась», находясь в больничке с сильнейшими головными болями), который в этот мой приезд упорно отказывался брать любые мои заявления («Я не имею права у ВАС что-то брать. Я вам ничего не должен»).
Сотрудники спецчасти, торопясь, тараторят: «Вы выписаны из ЛПУ. Вы отправляетесь в колонию. Срочный этап».
Спрашиваю, куда именно я еду.
«На ИК-13», — отвечает спецчасть. — «Покажите мне постановление об этапировании».
— «Мы ничего не должны, — в ответ получаю волшебную фразу, — но вот смотрите. В наряде значится ИК-13».
Смотрю, действительно, ИК-13.
Я удивлена.
Пытаюсь спросить, к чему такая поспешность.
Все мои вещи — тут же, в КПП.
Кто их и когда успел собрать, пока я получала журналы, мне неизвестно.
Позже выяснится, что вещи собраны были не все.
Сотрудники ЛПУ-21 выпихивают мои сумки и забрасывают в автозак.
Меня силой толкают к выходу.
«Жалобы, заявления есть? Вы поступаете в распоряжение конвоя», — дежурные фразы конвоира.
«Да, сильная головная боль», — отвечаю.
У меня очередной приступ боли, не снимаемой никакими обезболивающими.
Конвоир настаивает на вызове медика.
«Надо проверить давление, провести осмотр», — заключает врач.
«Всё! Всё! — кричат два замначальника больнички. — Быстро в автозак! Никаких измерений! Быстро! Быстро! Пошла!»
Торчков, режимник ЛПУ, силой забрасывает меня в автозак, как овощную корзину.
Захлопывается дверь клетки. Я еду.
Накануне, 16 октября, я обращалась к начальнику ЛПУ-21 с просьбой о помощи.
Я писала ему заявления с просьбой обеспечить мне личную безопасность в порядке ст. 13 УПК РФ.
Я поясняла, что в ИК-14 меня ждёт месть руководства колонии за правду, рассказанную мной об их конторе, и злоба и жестокость тех высокопоставленных зэчек, которых администрация планомерно весь мой срок настраивала против меня.
Заместитель Дубравного прокурора Ямашкин был лично поставлен мной в известность днём 17 октября о том, что в ИК-14 мне угрожает опасность.
Поставлен в известность моими неоднократными письменными заявлениями директор ФСИН России, Генпрокуратура, начальник УФСИН России по Мордовии Симченков.
Начальник ЛПУ-21 Клишков утром 17 октября в ответ на мою обеспокоенность пояснил, что согласно его сведениям я отправляюсь в ИК-13.
И там я буду в безопасности.
«Об ИК-14 речи не идёт, что ты!» — заверил он меня.
Итак, я засунута в автозак и еду. Полчаса. Приехали. Я — на ИК-14.
Ещё на КПП ИК-14 я объявила сотрудникам колонии, что этапирована в данное учреждение я была обманным и незаконным путём, с применением физической силы.
Я пояснила, что опасаюсь за своё здоровье, психологическое и физическое, находясь в ИК-14.
В связи с этим мной немедленно была объявлена голодовка.
Я требую обеспечения мне реальной личной безопасности и перевода в колонию другого региона.
Потому что в этом регионе, в Мордовии, с людьми творят страшное.
Им лгут, их запихивают в машины силой, и их отказываются слушать, их подавляют, их уничтожают и уничтожают человеческое в них.
Людей превращают в затравленных зверей.
И я признаюсь — да, я опасаюсь за свою судьбу.
Потому что я не знаю, что со мной будет сегодня вечером.
Что решат сделать со мной палачи из УФСИН по Республике Мордовия.
Я опасаюсь за судьбу осуждённых, с которыми я недолго, но очень полно общалась в ЛПУ-21, в больничке.
Мы беседовали о мордовских зонах.
И они, отбывающие наказание в ИК-2, рассказали мне чудовищное.
То, о чём я, конечно, слышала и раньше, но что не укладывается у меня в голове.
За жалобы в прокуратуру и Уполномоченному по правам человека на ИК-2 одна из заключённых год не вылезала из ШИЗО.
Её избивали и пытали холодом, специально открывая посреди зимы все двери.
Мерзли и жаловались даже сами сотрудники, её охранявшие. А она — в оранжевом платье и в трусах.
За общение со мной её срочно, 15 октября, отправили с больнички на «двойку».
Предупредив, что «тебя там ждут». Я не знаю, что сейчас с ней, но мне хотелось бы, чтобы существовал какой-то общественный контроль за тем, чтобы к осуждённым, которые готовы говорить правду о колониях, не применялись пытки, как физические, так и психологические.
Она из тех камикадзе, кто говорит о колонии, как есть.
Потребуйте у ФСИН информацию о ней, не дайте её уничтожить; дайте понять, что осуждённые — не бесправные существа, что есть общество, готовое их права отстаивать.
Другая осуждённая передвигается с двумя тростями, очень медленно, согнувшись, она испортила себе здоровье в местах лишения свободы, села здоровой.
У неё парапарез нижних конечностей, межпозвоночная грыжа.
15 октября, несмотря на то, что ей не было оказано в ЛПУ-21 никакого лечения, она была отправлена на этап.
Однако она отказалась заходить в автозак, сделала заявление о начале голодовки, голодовки до вызова к ней прокурора и до оказания ей лечения, до облегчения ей постоянных болей в спине и ногах.
Её не стали запихивать в автозак силой, но увели в ШИЗО ЛПУ-21.
«Приедешь в ИК-2, тебе Кемяев покажет», — пообещали ей.
Кемяев — режимник «двойки», известный по всей «ветке» садист.
«Лучше я умру от голода, чем от побоев, истязаний, унижений. Они уже сделали это со мной перед отъездом в ЛПУ-2 за то, что я заступилась за избиваемых. Меня саму посадили в клетку на сутки и избивали.
А потом они скажут, что я сама себя удушила, как они всегда делают… Мне страшно. Я молю Господа, чтобы он не допустил этого беспредела», — вот последнее, что я услышала от неё.
Меня увезли в ИК-14. Она продолжает голодать. Сегодня, в пятницу, 18.10.13, её опять должны были этапировать.
Так и не оказав медицинской помощи.
Я просила своих адвокатов, чтобы они навестили этих заключённых в ИК-2.
Я ответственна теперь за судьбу этих людей, поскольку срочные этапы в ИК-2 они получили из-за общения со мной.
Им прямо об этом говорилось.
Скорее всего, однако, адвокатов в ИК-2 не пустят.
Как не пускали ко мне в больничку. И это — страшно.