Суд над Александрой Скочиленко

Суд над Александрой Скочиленко
The trial of Alexandra Skochilenko *

Тема ===> Мир ===> Город

история:

2 мая 2023. Суд над Александрой Скочиленко

May 2, 2023. The trial of Alexandra Skochilenko

230502az

230502ba

230502bp

230502ar

230502au

230502av

230502bn

230502br

230502bs

Специалист Дуговейко-Должанская Светлана Викторовна. Работает в СПбГУ старшим преподавателем кафедры русского языка. Образование высшее, диплом с отличием, опыт экспертной деятельности – 23 года. Член комиссии по русскому языку при Правительстве РФ, член орфографической комиссии РАН, член Cовета по культуре речи при губернаторе СПб, а также “других государственных советов”.

На вопросы защитника Неповинновой поясняет, что давала заключение не от имени СПбГУ, соответственно, не должна была согласовывать и брать поручение университета. “Это мое заключение как специалиста, обладающего достаточной квалификацией в этой области”.

Составляла заключение по вопросам адвоката Герасимова, полностью подтверждает сделанные в нем выводы. Отвечает на ряд вопросов защиты относительно вмененных Скочиленко текстов.

В тексте “Мой прадед участвовал в ВОВ не для того, чтобы Россия стала фашистским государством и напала на Украину" нет никакой информации о действиях ВС РФ.

В тексте “Путин врёт нам с экранов телевизоров 20 лет, итог этой лжи: наша готовность оправдать войну и бессмысленные смерти" не содержится упоминаний и дискредитирующих сведений о ВС РФ.

Текст "Остановите войну! В первые три дня погибло 4300 российских солдат. Почему об этом молчат на телевидении?”. Дискредитирующих сведений не содержится. Предложение “В первые три дня погибло 4300 российских солдат" имеет отношение к армии, поскольку говорится о гибели военнослужащих ВС РФ. “Цифра может вызывать сомнения, бесспорно, но то, что гибель российских солдат – это трагическое событие, какое бы количество их ни было, в этом нет сомнений, именно это и выражено в данном предложении”. При этом, когда подсудимая размещала вмененные ей ценники, никакой информации в официальных сводках не содержалось, поэтому данное предложение нельзя назвать заведомо ложным.

(Новолодский: Есть ли у вас какие-либо сомнения как у филолога, как у гражданина, что когда ведутся боевые действия, то с обеих сторон гибнут люди?

Дуговейко-Должанская: Нет, конечно, не имеется).

Текст “Российских срочников отправляют в Украину, цена этой войны - жизни наших детей” не расходится со сведениями из официальных источников, в том числе с позицией президента РФ.

(Новолодский: Может вызвать какое-то сомнение у кого бы то ни было, кроме правоприменителей Василеостровской прокуратуры и следствия, утверждение, что “цена этой войны – жизни наших детей”, равно как и любой?

Дуговейко-Должанская: Думаю, что не может, потому что война – это всегда жертвы.

Новолодский: Вам известны факты из общедоступных источников о том, что президент требовал сообщить сведения о тех офицерах, которые по нерадивости допустили таки отправку в Украину российских срочников?

Дуговейко-Должанская: Да, известны, и в своем заключении я привожу фрагмент речи президента на эту тему.

Новолодский: Большое вам спасибо, а то некоторые телевизоров не смотрят, а оказывается, много интересного в телевизорах бывает).

В тексте “Российская армия разбомбила худшколу в Мариуполе. Около 400 человек прятались в ней от обстрелов” нет никакой негативной информации о ВС РФ. В экспертизе обвинения сказано, что в этом предложении оценочность действий армии достигается за счет глагола “разбомбить”, приобретающего в тексте негативную смысловую коннотацию. В то же время она (*специалист) нашла фрагмент директивы №2 Народного комиссара обороны СССР от 22.06.1941 г., в котором глагол “разбомбить” употребляется в следующем контексте: “Мощными ударами бомбардировочно-штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100-150 км., разбомбить Кёнигсберг и *нрзб*”. В соответствии с аргументацией экспертов обвинения можно было бы сказать, что в этом тексте содержится негативная оценка действий советской армии, поскольку имеется глагол “разбомбить” и раскрывается его детализация.

(Дуговейко-Должанская: Что было бы довольно забавно, потому что это директива как раз Наркомата обороны.

Новолодский: Который уж сам себя дискредитировать не будет?

Дуговейко-Должанская: Не может).

Экспертами обвинения было констатировано, что автор ценников указывает на действия ВС РФ, которые рассматривает как жестокие, насильственные и направленные против мирного населения Украины. В доказательство такой интерпретации говорится: “К лингвистическим признакам такой оценки относится словосочетание “художественная школа” и “прятались от обстрелов около 400 человек””, с чем она не согласна, т.к. не считает, что словосочетание “художественная школа” способно характеризовать действий ВС РФ как жестокие и насильственные.

(Новолодский: А что нам скажет лингвистика: здесь утверждается умышленное разбомбление или, возможно, случайное попадание бомбы, что бывает при ведении военных действий?

Дуговейко-Должанская: Бесспорно, не указывается.

Новолодский: Поэтому если кто-то будет понимать, что в этом тексте предполагаются умышленные действия, то это не вытекает из текста?

Дуговейко-Должанская: Не вытекает).

Характеризуют экспертизу обвинения, перечисляя и анализируя имеющиеся в ней недостатки и допущенные нарушения.

Новолодский: Вы знаете, что давалось ещё одно загадочное заключение специалистом от кафедры, где Вы работаете?

Дуговейко-Должанская: Это специалисты не моей кафедры, а факультета журналистики...

Новолодский: О как!

Дуговейко-Должанская: …Но мне оно известно. Эксперты допустили много нарушений существующих методик и откровенных отступлений от смысла проведения экспертных исследований, не основывались на лингвистическом анализе, вообще не давали определение заведомо ложной информации, в том числе понятию заведомой и понятию ложной. “По списку литературы и толкованию терминов я с грустью вижу, что давая определения этим понятиям, эксперты ссылаются на толковые словари, а не на методические разработки Минюста по составлению лингвистических заключений, что уже само по себе не вполне верно”. Более того, они приводят толкования из словаря Ушакова, выпущенного столетие назад и не содержащего нормы современного русского литературного языка. Они приводят эти толкования, а не толкования современных словарей, считая их более удобными для обоснования своей позиции. Многократно ссылаются на фейковость тех или иных утверждений, противореча методичке Минюста, в которой говорится, что это вне компетенции эксперта. Анализируя предложение “В первые три дня погибли 4300 российских солдат”, эксперты совершают школьную ошибку, называя его безличным, и на основании такой интерпретации делают далеко идущие выводы, которые не находят подкрепления в анализируемом тексте. Однако даже безличность предложения не означает, что в нем содержится негативная информация, поскольку глагол указывает на то, что субъект действия не влиял на его совершение. Эксперты неоднократно жонглируют термином “пропозиция”, не понимая его значение и путая с термином “подтекст”, а также не придерживаются точности при цитировании исследуемых текстов. Заключение изобилует не только лингвистическими, но и пунктуационными ошибками на уровне средней школы. Заявляется, что в исследуемых текстах есть подстрекательство к ограничению прав определенной этнической, национальной, расовой, конфессиональной соцгруппы или отдельных лиц как членов этой группы, и к насильственным действиям против них. Однако в действительности там вообще нет упоминаний о каких-либо соцгруппах, в связи с чем непонятно, где эксперты усмотрели признаки подстрекательства к ограничению их прав. “Для меня, как для эксперта, вполне очевидно, что этот фрагмент заключения был, я так могу предположить, механически вставлен из какого-то другого текста без особых размышлений над тем, что он означает”.

Новолодский: Можно ли считать, что вот такая вот позиция экспертов: ссылаться на толковые словари и делать вид, что никакого специального разъяснения Минюста для судебных и экспертных органов, что это неправильно?

Дуговейко-Должанская: Да.

Новолодский: Давайте поговорим об их выводе о фейковости. Это входит в компетенцию эксперта-лингвиста?

Дуговейко-Должанская: Нет, более того, эксперты противной стороны говорят о том, что в действительности является целью СВО: помощь жителям Донбасса и т.д.

Новолодский: Скажите, нет ли здесь чего-нибудь, что вносит явно политический окрас?

Дуговейко-Должанская: Бесспорно.

Новолодский: А можно ли выводы эксперта-лингвиста замешивать на политическом бульоне?

Дуговейко-Должанская: Ни в коем случае, эксперт должен быть беспристрастным.

Гособвинитель молчит и не задаёт ни одного вопроса, тогда как суд активно допрашивает специалиста, задав не менее 15.

Суд: Ранее у нас по ходатайству гособвинителя приобщались сведения о том, что работаете в должности в СПбГУ с 03.10.2022 по трудовому договору, договор расторгнут 30.06.2022 в связи с истечением срока, и в период времени 01.07.2022 по 02.10.2022 не состояли в трудовых отношениях с СПбГУ. На период дачи заключения вы осуществляли трудовую деятельность по трудовому договору в СПбГУ?

Дуговейко-Должанская: В это время ещё нет. На период дачи заключения уже было решение о прохождении мной конкурса на должность преподавателя.

Суд: В заключении специалиста вы ссылаетесь в сведениях о специалисте как на преподавателя кафедры русского языка в СПбГУ?

Дуговейко-Должанская: Да, ссылаюсь. Дело в том, что я работаю в СПбГУ с сентября 1982 без перерывом в стаже. В 2022, когда я должна была подавать документы на конкурс, я болела ковидом и лежала в больнице, вследствие чего, вовремя эти документы подать не могла. Поэтому конкурс на мою должность был объявлен позднее, но эта должность меня смирно дожидалась.

Суд: Указываете о том, что не проведён лингвистический анализ текстов, представленных на экспертизу. Ещё раз поясните, в связи с чем вы пришли к такому выводу?

Дуговейко-Должанская: Дело в том, что выводы, которые делают эксперты, не опираются на действительное содержание и слова, которые имеются в анализируемых текстах. Когда они говорят, что какая-то негативная информация в том или ином предложении содержится, например, за счёт распространения того, каким образом это происходило, а в тексте не обнаруживаются обстоятельства образа действия и вообще никакого обстоятельства, и вообще никакого качественного определения, значит, лингвистических признаков того, на чем они могут сделать свои выводы, в тексте в действительности нет. И это я вам могу сказать о каждом из пяти исследованных текстов.

Cуд: Что можете пояснить по поводу Толкового словаря Ушакова?

Дуговейко-Должанская: Могу пояснить, что это академический толковый словарь, который составлялся в 20-е гг. прошлого века. Он рассматривается только как исторический источник, т.е. данные там толкования не могут считаться соответствующими нормам современного русского литературного языка.

Суд: Ну у Вас в п. 46 указан Толковый словарь русского языка Ушакова. Вы пользовались им?

Дуговейко-Должанская: Я им пользовалась для того, чтобы проверить те дефиниции, которые давали в своём экспертном заключении эксперты противной стороны.

***

У Новолодского возникает ряд дополнительных вопросов к специалисту. “После ваших (*суда) вопросов нужно задавать вопросы защиты”. Судья делает защитнику предупреждение, сказав, что не надо комментировать действия председательствующего. Новолодский отвечает согласием, “Не буду больше комментировать”.

Новолодский: Скажите, Вы по-прежнему настаиваете на том, что вы могли дать заключение эксперта или специалиста без какого бы то ни было согласования с вашим учебным заведением?

Дуговейко-Должанская: Да, более того, я могла бы давать такое экспертное заключение, не имея аффилиации с каким-либо учебным или научным заведением, поскольку моё образование, мой научный и педагогический стаж, членство в разнообразных государственных комиссиях подтверждают мою квалификацию, позволяющую делать такое заключение.

Новолодский: Вы что-нибудь для осуществления этой работы от вашего филологического факультета требовали, какие-нибудь ресурсы?

Дуговейко-Должанская: Нет, я не ставила их в известность о том, что я такую работу произвожу.

Новолодский: Вы даже не обязаны?

Дуговейко-Должанская: Ну, это не касается моей педагогической деятельности в университете.

Новолодский: Т.е. Вы исходите из того, что Вы готовы давать заключение, исходя из своих знаний, а не исходя из того, что думает на сей счет некий проректор по правовой работе?

Дуговейко-Должанская: … Поскольку я не являюсь сотрудником центра экспертиз СПбГУ, а я являюсь действующим филологом, который мог работать в университете, а мог в нём не работать, то я могу представить своё экспертное заключение, более того, таких экспертных заключений может быть не два и не три, а гораздо больше.

***

Неповиннова: Правильно ли я поняла, что во всех пяти представленных текстах на ценниках не содержатся признаки дискредитации ВС?

Дуговейко-Должанская: Ни в одном тексте не содержится.

Неповиннова: Содержатся ли на ценниках признаки и мотивы политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной вражды, либо мотивы ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы?

Дуговейко-Должанская: Не содержатся.

***

Новолодский: Может ли экспертиза филологическая говорить о мотивах, если информация о мотивах не пришла извне?

Дуговейко-Должанская: Лингвистическая экспертиза не может и не имеет права говорить о мотивах создания того или иного текста, что, опять же, лишний раз разъяснено в той методичке, о которой я упоминала.

Следующее заседание 24 мая 2023 в 11:30.

место: